Провинция - больше, чем столица. Андрей Иудин.
Провинция — больше, чем столица
О книге Олега Рябова «КОГИЗ. Заметки на полях эпохи» Москва, АСТ, 2011.
Первая часть «КОГИЗа» вышла в свет в родном городе автора в 2009 году. За это время книга успешно разошлась по Нижегородчине (где была заведомо обречена на спрос, весь тираж распродан) и за ее пределами. При этом не только не затерялась в безбрежном море отечественного книгоиздания, но и успела войти в лонг-лист престижной российской литературной премии «Ясная поляна» имени Л.Н. Толстого. Есть и отклики из-за рубежа. Многие наши земляки, волею судеб оказавшиеся на чужбине, по-прежнему ощущают связь с Родиной — может, еще трепетнее, чем мы, живущие здесь…
И вот второе издание — в крупнейшем книжном гиганте АСТ, презентация на Московской международной книжной выставки-ярмарке совместно с именитым земляком — лауреатом многочисленных литературных премий Захаром Прилепиным, написавшим предисловие к книге.
В новом виде «КОГИЗ» вдвое прибавил в объеме и снабжен подзаголовком «Заметки на полях эпохи». Удачное определение — поскольку книга, написанная в основном на фактуре советских времен, не замыкается на реалиях прошлого (прорисованных автором щедро и сочно). Они драгоценный, но все же материал, на который устремлен взгляд писателя — нашего современника. «Заметки на полях» прошлого — пишутся уже теперь, из настоящего…
По сути, это роман в рассказах, объединенных сквозной темой, ключ к которой — в названии книги.
КОГИз — книготорговое объединение государственных издательств, которому в советскую эпоху принадлежала монополия на реализацию всей книжной продукции «от Москвы до самых до окраин». Аббревиатура имела и расширительное значение: так в быту назывался любой книжный магазин. В когиз приходили не только книгочеи и любители покопаться в букинистическом отделе, он становился и своего рода клубом, местом творческо-интеллигентской тусовки. Это слово звучало чем-то сродни «не хлебом единым».
В каждом рассказе — судьба человека, так или иначе соприкоснувшегося с книгой. Истории книг переплетаются с человеческими судьбами порой самым причудливым образом, отсюда разнообразие персонажей. Тут и профессора физики, и запойный лесник Яшка, и доцент-филолог, вернувшийся с фронта без ног, и аптекарша «из бывших», читающая соседским детям стихи Фета, отставной «кап-два» и монтер телефонной станции. По страницам — калейдоскоп имен: от Шаляпина до Хемингуэя, от генерала Ермолова до Юрия Тынянова, от фотографа Максима Дмитриева до Ираклия Андроникова — и связанных с ними тайн и историй.
Но основные герои «КОГИза» — это люди книги, библиофилы, собиратели. Это литераторы-нижегородцы, такие как Юрий Адрианов, и фигуры всероссийской известности — Борис Пильняк, Константин Симонов, Демьян Бедный. Здесь же и далекие от писательства, не ищущие публичности, но не менее яркие личности: Глухарь, Серафим, Борода, Переводчик — все невыдуманные, с реальными именами и фамилиями… Все они люди очень разные и совсем не обязательно симпатичные. Один на пенсионные пятаки регулярно берет в когизе детские книжки, которые и раздаривает на улице первой попавшейся ребятне. Другой за бесценок, на вес (не мешками даже — наматрасниками) скупает книжные раритеты у голодающей семьи, потерявшей отца. Он же смертельно, на всю жизнь, обижается на коллегу-собирателя, посмевшего перебить его цену. Общая страсть не всегда объединяет…
Профессионально, изнутри, показана автором эта весьма специфическая, закрытая для посторонних среда.
За мозаикой судеб проглядывает облик советской эпохи, эпохи великой страны, где дефицитом была не только колбаса, но и пища духовная. «Книга более шести столетий является незаменимым носителем информации, а владеть и дозировать информацию — прерогатива государственных органов». А книжников интересовали «старообрядческие летописи, созданные в скитах, описания церемоний, напечатанные в помещичьих типографиях, да уничтоженные цензурой издания подрасстрельных авторов 30-х годов и прочие сомнительные редкости». Что, понятно, властью не очень-то приветствовалось.
Когизы являлись своего рода символом (да и рассадником) вольномыслия, и соответственно находились в зоне внимания известных служб.
«Он взял папку, не торопясь, в течение минут десяти, молча, перелистал её всю и неожиданно, как-то сурово стиснув зубы, спросил:
— Ты всё это мне даришь?
— Да!
— И я могу это дарить кому угодно и делать с этим что угодно?
— Да, — ответил я недоумённо.
Саша закрыл дверь в ванную комнату, открыл форточку, взял с подоконника коробок спичек и начал методично, листок за листком, сжигать всё моё богатство, наполняя белоснежную ванну хлопьями чёрного пепла…».
Это о «Пражском манифесте», о «Воронежских тетрадях» Мандельштама, пастернаковских «Стихах к роману», купюрах к «Мастеру и Маргарите» — самиздатовских рукописях и перепечатках, о которых советскому человеку не полагалось знать, а уж тем более читать и держать дома. Именно их старший брат сжигает в присутствии младшего, чтобы уберечь его, наивного студента-романтика, от жизненного краха, от тюрьмы. От столкновения с Системой.
Но вот парадокс — даже самые ревностные охранители этой Системы, люди заоблачных для обывателя чинов и званий, не свободны от той же страсти. Не случайно в одном из завершающих книгу рассказов генерал армии, в котором нетрудно распознать одну из влиятельнейших фигур в руководстве КГБ, с увлечением обсуждает с продавцом-букинистом особенности биографических изданий. И не понимая комизма ситуации, с гордостью рассказывает, как его «ребята» сумели найти (попробовали бы не найти!) мастера-переплетчика — через полвека после того, как тот изготовил переплеты для книг, украсивших недавно библиотеку генерала.
Да, страсть к книге — сильнее человека, это на всю жизнь. И рациональные объяснения (вроде стремления обогатиться) к героям «КОГИЗа» уж точно не относятся. «Вещей в его обшарпанной, со свисающими проводами и тенётами, комнате было всего ничего: два венских стула да верстак-стеллаж, что стоял посреди комнаты, деля ее на два узких коридора, у стен которых тянулись страшные, чуть ли не из горбыля сколоченные лестницы. Книг в комнате было столько, что создавалось впечатление, будто они её затопляли собой, стекая по стенам, заливая весь пол, перетекая на подоконники, на стулья, на железную кровать, узкую и ржавую, стоявшую при входе, покрытую старым солдатским одеялом». Симптоматично, почти по Гоголю, не находите? Это о «скромном человеке по прозвищу Переводчик», владельце библиотеки раритетов, стоившей и по тем-то временам не одну «Волгу». Какое тут обогащение… Смысл существования — да, но уж никак не средство.
Так что же — призвание, судьба, «высокая болезнь»?
Трудно сказать однозначно — просто такие они, люди Книги. Хранители, от их имени написал в посвящении Рябову Юрий Адрианов:
Но книги, словно как вериги,
На душах наших и плечах…
«Но все же, — замечает в своем предисловии Захар Прилепин, — это не книжка о книгах. Это книжка о временах». Да, о временах, о людях, творящих эти времена, каждый по-своему, на своем месте.
По мнению критиков, Олег Рябов – один из немногих литераторов, кто по-прежнему отстаивает русскую провинцию, ее воздух, ее предания, ее исторические были: потому и роман назван «записками на полях эпохи». И тот факт, что что книга была выпущена и представлена на Московской книжной выставке-ярмарке крупнейшим столичным издательством представляется не случайным. «КОГИЗ» — книга о провинции. Но не только в географическом смысле. Она о той провинции, где лежат корни духового богатства страны, где, по большому счету, и складывается — исподволь, судьба к судьбе —история России. Ибо провинция — куда больше, чем столица.
Андрей Иудин,
член Союза писателей России
.
(2154 Прочитано)  | Нет комментариев. Почему бы Вам не оставить свой? | |
|
|
